Приём на роль

Янан человек простой, по пустякам не заморачивается. Если делает что-то, так от души с душой и для души, а то потом лень переделывать. В школе никогда не отказывался помочь с домашним заданием, из-за чего перестал любить шоколадки: теперь только торт, только хардкор. Если нужно будет выбирать между мультиками и боевиками, выберет романтическую комедию. Придерживается мнения, что мороженное вкуснее всего есть, запивая горячим капучино.

По своей природе Янан миролюбивый и тихий парень (не забывайте про тихий омут и его обитателей). Знает всё обо всех и даже больше. Он наблюдательный это раз, два – с ним любили и неизменно почему-то любят делиться секретами. Наверное потому что все знают, Янан не разболтает. Ничего не может поделать со своей застенчивостью. Всегда бы рад первым завести беседу, но сложно представить, как это делается. Часто попадает в неловкие ситуации, оказываясь не в том месте, не в то время. Обладает везением по шкале чуть выше нуля. И если кому-то должно прилететь мячом это непременно будет Янан.

После окончания старшей школы, родителями был послан из родного солнечного Китая, где каждая соседка видела его в младенчестве в чём мать родила, в не менее солнечную Южную Корею покорять просторы международного права и становиться самостоятельным. Напоследок ему вручили его любимый мини кактус, «корейский для чайников» и уже собранный чемодан. Мать, смахивая белым платочком скупую слезу, желала удачи, быть здоровеньким и хорошо кушать. Отец, хлопая по плечу, говорил что-то про «надо» и «будь мужиком». Только вот сам Янан с детства мечтал о сцене, лелея эту мечту в своём маленьком сердечке. Представлял, как будет рвать на себе майку и завораживать харизмой, покорять голосом, а не вот это вот всё, прости господи.

Чужая страна сначала пугает до чёртиков. Сначала это ещё когда в самолёте. Когда не хотелось сходить с борта, а сесть снова на своё место и вернуться на родину; когда вокруг незнакомые люди, другие традиции и язык какой-то совсем чужой. Но года хватило, чтобы понять, не так уж тут и страшно, да и язык не такой уж сложный. А делать вид, что ты ничего не понимаешь иногда даже очень полезно.

Первое время любимым занятием Янана было сбегать с ненавистных пар, вооружившись фотоаппаратом, и гулять по людным улицам с множеством красивых кафешек, заходя среди них всех в самую любимую с тёплым, домашним интерьером и сидеть там часами. В один из таких дней, проходя мимо музыкальной студии, он заметил объявление о наборе на уроки вокала. И то ли Венера была в нужной фазе, то ли желание сделать уже хоть что-то для себя стало слишком велико, но теперь у него подработка в ближайшем от общаги кафе ради занятий с хорошим преподавателем, что делает его мечту хоть чуточку реальней.

«Айм т-т-т-трабблмэйка»…

Перебитый нос да забинтованная рука, держащая потрепанный рюкзак с пожитками. Хвитэк думает, что это на время, но синяком на седалище чувствует, что навсегда. Ректор универа, вроде, даже слезу смахивает, подписываясь в приказе на отчисление за множественные нарушения. Сколько они их собирали, года два? Три? Или вообще еще со школы начали? Папка-то приличная собралась, увесистая, еле завязывается. Кажется, там и диски какие-то мелькают - вот точно выпросили видео из караоке-баров, где он под Джей Пака и на полу, и столе, и возле стены. Забрать бы, так сказать, на память, чтоб потом от детей прятать и женушку вечерами соблазнять. Но почему-то у ректора глаза хитрющие такие, словно уже давно себе копию сделал (или оригиналы стырил), а в личное дело пустышки сложил, извращенец старый.

Хвитэк только сплёвывает и пинает ногой металлическую ограду университета.

Выперли – и выперли, хрен с ним. Хвитэк-то и учился за так, на бюджете, благодаря счастливо не отбитым мозгам еще в той самой драке в последнем классе. Ну да, курил в неположенном месте – под окнами директрисы с астмой, и что теперь? И то, даже не защитники культуры и порядка на амбразуру бросились, а ублюдки из параллельного класса, чье место он по неосторожности занял. Кулаками тогда махали знатно, ноги разлетались, как у танцовщиц канкана, жизнь быстрыми кадрами мелькала перед глазами, и…

Выжил же, мерзавец. И сейчас выживет, невелика потеря.

Правда, что мама за ремень взялась, что отец пошел искать двустволку, что кошак, вильнув хвостом, умотал на другой конец города. Предатель, говорят, позорище ты окаянное. Тьфу на тебя еще раз. На Хвитэка сыпались ругательства, которых он сам никогда не слышал, а ведь мать еще и в церковь ходит, как так можно… Да можно же, наверное, если у святой матери сын – такое чудовище. Не иначе, как при рождении прокляли; вот точно Малефисента в гости заглядывала – глянуть, чо кого, где тут новый засранец подрастает. А вот он, стоит в рубашке порванной, в джинсах порванных, пахнет дурнейше, зато одет по столичной моде, если верить местным блоггерам, а табачный запах порой действует похлеще афродизиаков, что тоже, в принципе, неплохо.

В таком виде - только места высококультурные покорять, чтобы с толпой слиться. Но Сеул для него – как яркая картонка, огромный пузырь иллюзий и притворства, а Хвитэку бы чего попроще. Пусан вон, например, достаточно далек от дома, чтобы Хви мог бесхлопотно валяться пьяным под барами, и достаточно равнодушен, чтобы стесняться тех, в чьей кровати может проснуться. Проклятые на таких мелочах не заморачиваются, а кушать хочется всегда. И нет, вообще не стыдно.